“Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; 
а что сверх этого, то от лукавого” (Мф. 5:37)

Идеология Дугина и Карпеца не соответствует православной догматике, то есть еретична, но при этом выдает себя за православную. Для официального церковного осуждения этой ереси она должна стать достаточно влиятельной (какими были ереси Л.Толстого или Н.Рериха), но количество ересей весьма велико, чтобы на каждую обращать особое внимание. Лично я обращаю внимание на эту ересь потому, что в свое время основательно ее изучил и потому, что она имеет определенное влияние на концептуализацию всего того круга маргинальных идей, которые в совокупности называются “опричниной”. Я уже не раз описывал это явление. Речь идет о том, что в среде современного русского православно-политического движения, наряду с самыми разными вероучительными девиациями, складывается определенная вульгарная идеология, опасная не столько количеством и качеством своих реальных сторонников, сколько своим стремлением выдавать себя за “истинно русскую” и “истинно православную” идеологию. Таким образом, опасность “неоопричнины” заключается в том, что она искажает и дискредитирует образ русского Православия и, тем самым, играет колоссальную антимиссионерскую и антикатехизаторскую роль. Будучи достаточно полиморфным явлением, “опричнина” всегда шире любого “дугинизма”, но именно “дугинизм” способен сыграть в ней то же самое значение, которое когда-то сыграл марксизм в контексте левых идей. Излагаю основные связующие положения “опричной” идеологии, выражающие ее антихристианскую сущность.   

1.  Ориентация на учение “интегрального традиционализма” Р.Генона и его последователя Ю.Эволы.

Рене Генона (1886-1951) можно воспринимать как очередного французского философа первой половины ХХ века, предложившего авторскую метафизическую систематизацию различных религиозных учений, весьма близкую индийскому адвайта-ведантизму или греческому неоплатонизму. В основе этого учения лежит представление о безличном Абсолюте, из которого дедуцируется вся существующая реальность во всем своем многообразии. При этом, чем дальше эта реальность отстоит от Абсолюта в иерархии пространства и во времени, тем она хуже. Отсюда полное презрение к индивидуальной реальности и концепция истории как постоянного регресса, где свободная человеческая воля не имеет никакого значения, не говоря уже о том, что здесь нет специфически христианского представления о Личности – Личности Бога и личности человека. Христианство оказывается в этой перспективе лишь одной из “традиций”, соборная догматика которой совершенно не соответствует всему, так называемому “традиционализму”. Сам француз Генон принял ислам суфийской версии и новое имя – шейх Абдуль-Вахид Йахья. Если Генон считал, что регресс мироздания неизбежен и поэтому не призывал ни к какой социальной активности, то его ученик Юлиус Эвола (1898-1974) пришел к идеи использования сил деградации в целях возможной реставрации, иначе называемой “консервативная революция”, и поэтому сторонники Эволы любят оправдывать существование различного рода зла во имя “добра”. Если Генон был мусульманином, то Эвола стал неоязычником, и не скрывал своего неприятия Христианства. В 1995 г. А.Дугин издал манифест Ю.Эволы “Языческий империализм”, а в 1996 г. В.Карпец перевел и откомментировал книгу Ю.Эволы “Метафизика пола” под псевдонимом “В.И.Русинов”. Тогда Карпец признавал очевидное несоответствие учения Эволы православному мировоззрению, а Дугин был очень недоволен качеством этого перевода и этих комментариев. Спрашивается, зачем вообще и Дугину, и Карпецу нужно было популяризировать учение Эволы, претендуя на статус православного автора? Однако из всего набора “опричных” идей, “интегральный традиционализм” слишком интеллектуален, наименее известен большинству “неоопричников”, но именно он часто служит последовательной философской базой для объяснения всех этих идей у Дугина, Карпеца и их последователей.  

2. Представление о Православии как о крипто-языческой религии, призванной преодолеть наследие Ветхого Завета.

Претензии на “эзотерическое” прочтение Православия среди “неоопричников” связано с неприятием и непониманием официальной церковной догматики, и нежеланием признать “нерусское” происхождение самой христианской религии. Различного рода язычеству здесь отдается гораздо больше предпочтения, чем к Ветхому Завету, а пришествие Христа понимается как специфически антииудейская акция. О неизбежных логических противоречиях в этой среде не принято задумываться, но противоречий этих слишком много, и я на них постоянно указывал. В данном случае возникает вопрос: если язычество лучше Ветхого Завета, а Христос пришел преодолеть Ветхий Завет, то тогда Христианство – это локальная, внутриеврейская проблема, и зачем оно тогда нужно другим народам, у которых уже было свое язычество? Последователи Генона и Эволы любят ссылаться на “более развитую метафизическую традицию” – адвайта-веданту. Возникает следующий вопрос: зачем в таком разе быть христианином, если есть адвайта-веданта? На этот прямой вопрос “дугинисты” не отвечают. При этом, тема противопоставления “авраамизма” и Христианства – это навязчивый рефрен всех основных концептуальных работ Дугина и Карпеца. Из всего “авраамического”, ветхозаветного наследия в Христианстве Дугину и Карпецу больше всего не нравится принципиальное положение о сотворении мира “из ничего”, то есть креационизм. Этому положению они противопоставляют т.н. “манифестационизм”, учение о проявлении всего существующего из божественного начала, то есть откровенно нехристианскую, языческую метафизику, свойственную той же веданте или неоплатонизму. И даже после того, когда в тех или иных работах Дугин пытался обозначить Христианство как “метафизически третий путь” между креационизмом и манифестационизмом, впоследствии он все равно признавал примат второго над первым. И это в то время, когда христианская концепция возникновения мира – это креационизм и только креационизм. Хочется спросить Дугина и Карпеца – вы признаете без оговорок творение всего мира “из ничего”, то есть истинность креационизма и ложность манифестационизма, или не признаете? Нет ответа. В итоге “дугинизм” весьма способствует концептуализации того откровенного маркионистского гностицизма, который царит среди наших “неоопричников”. Манифестационизм – это метафизическая основа всей “опричниной” идеологии, маркионизм – это интерпретация Христианства с точки зрения этой основы.  

3. Абсолютный геодетерминизм, редуцирующий все возможные конфликты, в том числе и религиозные, к манихейскому противостоянию “Суши” и “Моря”, “Континента” и “Океана”, “Востока” и “Запада”.

Прежде всего, нужно отметить, что геодетерминизм (как и любая версия органицизма) явно противоречит последовательно-метафизической позиции, в том числе и Р.Генона, потому что нужно выбирать – либо в основе всего лежат метафизические принципы, либо физические? Но А.Дугин не утруждает себя объяснить их связь и позволяет сочетать эти позиции в явно противоречивом синтезе. Однако между ними есть одно общее сходство – и то, и другое остается имперсональным детерминизмом, то есть концепцией, исключающей определяющее значение свободной Личности с ее свободной волей. “Традиционализм” отрицает христианскую Личность с метафизических позиций, органицизм – с физических. И если “традиционализм” по Дугину фактически понимает Православие как авангард манифестационизма в борьбе с “западным” креационизмом, то его “евразийский” геодетерминизм определяет Россию как авангард “Востока” и Азии в борьбе с “Западом” и Европой. В итоге, вся историческая миссия России сводится к тому, чтобы остановить экспансию Запада, а вся культурософия России сводится к тому, чтобы найти как можно больше различий между Россией и Западом (=Европой), и как можно больше сходств между Россией и Востоком (=Азией). Возникает вопрос – зачем сторонникам Дугина называть себя “евразийцами”, если можно сразу назвать себя “азийцами”, или хотя бы “азиопцами”? Зачем им эта неудобная приставка “евро”, ведь азиатское начало в их учении явно превалирует над европейским? Представление о том, что Россия – это часть общей европейской христианской цивилизации, что конфликт с католицизмом и протестантизмом – это внутрихристианский конфликт в этом контексте даже не обсуждается. Раскол с Римской церковью объясняется здесь как раскол на две полярные религии – “западный” “креационистский” католицизм и “восточное” “манифестационистское” Православие, и сводится не к универсально-догматическим проблемам, а к сугубо этнокультурному и этногеополитическому размежеванию. Отсюда минимальный интерес к догматике и максимальный интерес к этнокультурным воплощениям религии, переходящий в прямое обрядоверие. Отсюда же неприятие Патриарха Никона и признание в старообрядчестве “подлинного православия”, то есть подлинно “восточного” и “манифестационистского” полюса Христианства. Отсюда же совершенно манихейская ненависть к католицизму и трудно скрываемая симпатия к т.н. восточным религиям – исламу, индуизму, буддизму, даосизму и т. д. Политическая исламофилия является характерной для всей “неоопричнины”, а исламизму прощается всё как “главному союзнику” в борьбе с Западом и Израилем. Так и хочется спросить – зачем называть себя православными, если можно сразу перейти в более “восточную” и “манифестационистскую” религию?  

4.  Мистический цезаризм, вплоть до царебожия, то есть некритическое восприятие фигуры царя как посредника между Богом и миром, если не прямо как полубога.

Царебожие не тождественно цезаризму, цезаризм не тождественен монархизму, монархизм не тождественен признанию “катехоничности” российской власти и “симфонии властей” – все это разные позиции. Сам по себе цезаризм противоречит не только Христианству, но и геноновской метафизике, а также и любому органицизму, – но я уже сказал, что о внутренних противоречиях в среде “опричиников” редко задумываются. Нужно сказать, что в случае Дугина его цезаризм носит достаточно отвлеченный характер, и его трудно определить даже как “монархиста”. В свой “национал-большевистский” период Дугин радикально критиковал петербуржскую “романовщину”, и после этого не был отмечен в серьезных призывах к реставрации монархии, хотя “традиционализм” эволаистской версии подводит оправдание любому цезаризму. Своих оппонентов “опричные” цезаристы все время упрекают в признании западной демократии, не понимая, что люди не делятся на “монархистов” и “демократов”, и что неприятие монархии совершенно не делает человека сторонником демократии. Для “неоопричников” фигура царя – это связующий, центральный элемент их веры, и они совершенно не представляют себе Христианство без монархии. Поэтому они могут быть очень критично настроены к институту реальной, осязаемой земной Церкви, открыто выступать против клира и самого Патриаршества, упрекая его в “папоцезаристских” притязаниях, но зато с фанатическим благоговением относиться к утопической монархии, чувствуя себя служителями царского культа невидимого царя. Пороговым моментом в определении царебожия является признание святости основателя “опричнины” Иоанна IV Грозного, а в перспективе – прижизненной святости всех русских правителей от Рюрика до Николая II. Голос известных противников канонизации Иоанна IV (В.Махнача, Д.Володихина и др.) среди радикальных цезаристов слышен все меньше, а исповедание максимального числа цезаристских заблуждений по умолчанию остается, своего рода, условием пребывания в этой среде. При этом царебожники не понимают, что своим “опричным” фанатизмом они отпугивают от монархизма многих трезвомыслящих людей, блокируют любую возможность серьезного обсуждения самой возможности канонизации любого русского царя, начиная с самого Иоанна IV. Между тем, у всех наших монархистов (от радикальных царебожников до умеренных конституционалистов) есть одна общая проблема – это полная несогласованность в предлагаемой персоналии на российский трон. Поэтому, какая бы кандидатура ни победила, половина монархистов первыми же выступят против нее, и именно это обстоятельство делает перспективы возрождения монархии практически невозможными.  

5.  “Филетизм”, то есть возведение национального (“народного”) самоопределения на уровень религиозной ценности.

Так же как и в случае цезаризма, концептуальное обоснование филетизма может быть самым разным – главное оправдать национальную исключительность, а каким образом – уже не так важно. И так же как с цезаризмом, очевидное противоречие филетизма Христианству и любой религиозной метафизике, а также и геодетерминизму, здесь не принимается во внимание. О том, что филетизм противоречит каноническим принципам церковного устройства, для “опричников” также не важно, как и любые догматы Вселенских Соборов – если какие-то догматы и анафемы противречат опричной ереси, то тем хуже для этих догматов и анафем. Разумеется, так же как нет никакой согласованности среди монархистов в вопросе о кандидате в монархи, так и нет никакой согласованности среди всех русских националистов в вопросе об этногенезе русского народа и его этнокультурной идентификации. Амплитуда здесь широка – от обычных расистов-западников в стиле white power до гумилевцев-евразийцев с их “славяно-туранским синтезом”, поэтому никакого единого русского национализма не существует, как нет и единого русского монархизма. В “опричной” среде это противоречие наиболее очевидно. С одной стороны, “опричники” хотят быть евразийцами-имперцами, но с другой стороны, они хотят иметь успех среди националистов и не чужды откровенной “евгенике”– тот же антисемитизм здесь может объясняться как христианскими и маркионитскими мотивами, так и апеллировать к обычному “черепомерству” и зоологической конспирологии в духе Григория Климова. Еще больше это противоречие возникает в вопросе об источнике власти: у монархистов это Бог, у последовательных националистов это сам народ. Это противоречие дало себя знать в 2000-е годы, когда достаточно внятно обозначило себя, особенно среди подрастающего поколения, национал-демократическое движение, которое, к сожалению, несет подчеркнуто светский характер и скептически относится к русскому Православию, ассоциируя его с “опричным” движением. “Неоопричники” действительно делают все для того, чтобы ассоциировать русское Православие с цезаризмом, азиатчиной и фанатичным архаизмом, и это сильно отпугивает от Церкви молодых русских националистов, желающих видеть Россию свободной, европейской и современной страной. Я вынужден признать, что с национал-демократической и даже национал-либеральной средой мне гораздо легче найти общий язык, чем с псевдоправославной “опричниной”, хотя бы потому, что я тоже, исходя из абсолютно православных соображений, хочу видеть Россию свободной, европейской и современной страной. Более того, пользуясь случаем, хочу сказать, что я пересмотрел свою позицию в период Правого марша 2006 г., когда страх “оранжевой революции” заставил меня предпочесть различного рода опричников национал-демократам из ДПНИ и вокруг него. Я сам – не националист и не сторонник ДПНИ, но мое видение политического будущего России ближе к национал-демократам, чем к “опричникам”. Еще раз подтверждаю свою неизменную позицию – любые национальные интересы и ценности бессмысленны вне христианского религиозного контекста, национальная политика должна быть подчинена религиозной, и только миссианиское видение России как Третьего Рима оправдывает приоритет национальных интересов русского народа перед другими нациями.  

6. Оправдание большевистских репрессий и даже самого большевизма с точки зрения “консервативно-революционной” и “национал-большевистской” диалектики.

В этом оправдании А.Дугин преуспел больше всех, именно он возродил и интеллектуально оформил идеологию национал-большевизма в 90-е годы, будучи также сооснователем Национал-большевистской партии Э.Лимонова. Русский национал-большевизм имеет две версии – лево-радикальную и умеренно-правую. В радикальной версии оправдывается сама большевистская революция 1917 г. как преодоление “петербуржского”, “буржуазного” периода истории России, а в коммунистическом строе угадывается чуть ли не возвращение к Московской Руси. В умеренной версии сама революция еще осуждается, но оправдывается тирания Сталина как преодоление ленинско-троцкистского наследия, причем, даже возникает идея канонизации “красного императора”. О том, что главный идеолог национал-большевизма Николай Устрялов был расстрелян в 1937 г., а все “сменовеховское” и лево-евразийское движение было подвергнуто общим репрессиям, “неоопричники” не любят вспоминать, потому что это нарушает их миф о сталинизме как “апофеозе” русской истории. Следует заметить, что национал-большевизм был фактически общим идеологическим фоном всей т.н. “красно-белой” или “красно-коричневой” оппозиции 90-х годов, лучше всего выраженной в газете “Завтра”, но более-менее последовательную систематизацию он получил именно у А.Дугина. Но если среди “опричников” могут иметь вес даже национал-большевистские идеи, то уж идеи европейской “консервативной революции” 1920-30 гг. (фашизма и национал-социализма) тем более популярны в этой среде. Ведь именно там и тогда уже произошел своеобразный идеологический синтез “традиционалистских”, гностических, органицистских, цезаристских и этнонационалистических идей, так что А.Дугину оставалось лишь перевести их в контекст постсоветской России.  

Разумеется, среднестатистический “неоопричник” совершенно не обязательно разделяет все шесть положений этого идеологического синтеза. Метафизика Генона и мистика реального гностицизма для многих слишком “элитарна”, а на оправдание большевизма решится не каждый православный монархист.

Но основные три положения, как правило, всегда сопутствуют “неоопричному” сознанию:  

– языческие и маркионистские интенции в интерпретации Православия 

– радикальный цезаризм 

– органицизм (геодетерминизм и/или этнодетерминизм)  

Движение “неоопричнины” никак не структурировано, их представителям не свойственна систематизация своих идей и политических действий, среди них весьма распространены апокалипсические ожидания и миф о скором пришествии неизвестно от куда взявшегося “царя” или “диктатора”, который должен будет положить конец всему, что им не нравится в современной России. Между тем, 2007 год стал для этого движения переломным. В начале этого года “неоопричники” подумали, что обрели своего лидера в лице епископа Чукотского и Анадырского Диомида (Дзюбана), выступившего с известным заявлением из девяти пунктов о том, что в Русской Церкви якобы “существует ряд отступлений от чистоты православного вероучения”. Но заявление этого епископа не спровоцировало никакой антицерковной мобилизации, а сама Патриархия недвусмысленно осудила его. Всемирные успехи Московского Патриархата – воссоединение с РПЦЗ 17 мая и миссия Патриарха Алексия II в Западной Европе в начале октября – вызывали среди “неоопричников” агрессивную реакцию, сопровождающуюся прямыми оскорблениями в адрес Патриархии. Одновременно с этим в этой среде был популярен миф о том, что президентство В.Путина должно закончится приходом к власти “опрично” ориентированного силовика, по меньшей мере – преемника “в погонах”, а не “в штатском”. Однако, когда В.Путин предложил в преемники “либерального”, по их мнению, Д.Медведева, в этих кругах возродились самые радикальные оппозиционные настроения в духе 90-х годов. И так же как я теперь пересмотрел свой вынужденный союз с “неоопричниками” 2005-06 годов, когда мы объединялись против угрозы несостоявшейся “оранжевой революции”, так и среди них звучат голоса, осуждающие этот союз, но только по противоположным причинам – поскольку режим 2000-х оказался для них якобы более “западническим”, чем режим 90-х. Я рискну предположить, что если либерально-консервативный курс Путина-Медведева продолжится, то только что охранительствующие Дугин, Карпец и Правая.ру будут все более уходить в радикальную оппозицию, и эти тенденции уже намечаются.  

В то же время, еретическая идеология Дугина уже получила соответствующую оценку от отца Максима Козлова, диакона Андрея Кураева, Миссионерского отдела Московского Патриархата, издавшего книгу “Новые религиозные объединения России деструктивного и оккультного характера” (2002 г.), где учение Дугина упоминается наряду с другими современными ересями. Вместе с ересью Дугина соответствующую оценку получили идеи Карпеца от отца Даниила Сысоева, богословов Ю.Максимова и А.Люльки. Само собой разумеется, что чем более будут распространяться ереси Дугина и Карпеца, тем больше православных богословов будут ее осуждать. Я понимаю, что в нашем обществе слишком много ересей, чтобы Московская Духовная Академия (МДА) или Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет (ПСТГУ) взялись за специальный коллективный анализ очередного лжеучения, которое, кстати, не разделяется ни одним священником. Ведь до сих пор не нашлось ни одного священника РПЦ МП, который бы решился выступить в защиту религиозно-метафизической философии Дугина и Карпеца, и сам этот факт совершенно не смущает их последователей. 
Однако же, отсутствие четкого документального вердикта со стороны Церкви, осуждающего или одобряющего подобное лжеучение, только способствует общей неразборчивости вокруг него. Необходимо осознать, что определение любой ереси в качестве ереси нужно не только православным, но и самим заблудшим еретикам, чтобы они хотя бы узнали о том, что они еретики. Кроме того, оно нужно светскому государству, оно нужно представителям других конфессий, оно нужно атеистам, чтобы быть в курсе – кого сама Православная Церковь считает верным своему учению, а кого неверным. Например, если бы наша Церковь достаточно ясно дала понять сотрудникам СМИ, что писатель Михаил Ардов – это лжесвященник, то его бы меньше приглашали выступать в этом качестве. Но, к сожалению, не все люди вообще знают как отличить канонического священника от неканонического, а уж тем более ортодоксию от ереси.  

Однако, многие поверхностные журналисты из прокремлевского пула, не осознающие значение религиозно-философских убеждений, часто готовы закрыть глаза на любые нюансы, если человек позиционирует себя как “патриота” и “государственника”, тем более, замеченного в борьбе с “оранжевой революцией”. Но с какой стати люди, открыто проповедующие манихейские максимы в стиле “наш сапог свят” (известный лозунг ЕСМ на “антиоранжевых” митингах) вообще могут считаться “охранителями” хоть в какой-то степени? Ведь совершенно очевидно, что когда в альтернативу либерально-оранжистской революции, как в России, так и на Украине предлагается мрачно-мизантропическая “неоопричнина” (а ЕСМ открыто называет себя наследником опричнины Ивана Грозного), прославляющая Чингисхана и Сталина, то многие нормальные люди выберут именно первое. Так зачем же нам, сторонникам русской православной великодержавности так подставляться?  

Вот что год назад сказал А.Дугин в интервью радио “Свобода” по делу епископа Диомида (Дзюбана): “ Письмо владыки Диомида я считаю, по сути, абсолютно правильным, по форме абсолютно неприемлемым. В Русской Православной Церкви существует огромное количество людей, которые не согласны с экуменическими действиями ее руководства”. Вот подтверждение его слов на сайте “Газета” ( gzt . ru ): “ Тем не менее я считаю, что жесткость письма владыки Диомида, безапелляционность тех требований, которые он выдвигает (они обоснованны, и я их разделяю) все равно сейчас не ко времени и не к месту”. Таким образом, А.Дугин понимает всю неадекватность письма епископа Диомида, но только по форме, а по сути он с ним согласен, его претензии “обоснованы”, он их “разделяет”. Возникает вопрос – а когда оно будет адекватно и по форме, когда оно будет и ко времени, и к месту?
 
Но прошел год и вот что А.Дугин говорит по делу “пензенских сидельцев”в интервью “Комсомольской правде ” : “ Ничего нельзя сделать. Мы не можем отменить конец света. И не можем запретить верующим людям конца света ждать. Это их право. Это основа их православной веры. Этот вопрос не должен волновать ни милицию, ни журналистов ”. Напоминаю, что это говорит человек, претендующий на политическое влияние и респектабельный консерватизм. Теперь возьмем В.Карпеца, наверстывающего дугинский экстремизм в стиле 90-х. Уже не в интервью, а в специальной статье, посвященной приходу Дмитрия Медведева “Ползучий февраль и неизбежный октябрь”, опубликованной 5 февраля 2008 г. на сайте Правая.ру В.Карпец пишет: “ Россию спасет только полный беcпредел, полное отвержение всяких правил, всякой морали”. Это слова ведущего автора сайта, считающегося еще кем-то “правым”, “православным” и “консервативным”.