На улице пляшет дождик. Там тихо, темно и сыро.
Присядем у нашей печки и мирно поговорим.
Конечно, с ребенком трудно. Конечно, мала квартира.
Конечно, будущим летом ты вряд ли поедешь в Крым.

Хоть тошноты и пятен еще и в помине нету,
Твой пояс, как прежде, узок, хоть в зеркало посмотри!
Но ты по неуловимым, по тайным женским приметам
Испуганно догадалась, что у тебя внутри.

Не скоро будить он станет тебя своим плачем тонким 
И розовый круглый ротик испачает молоком. 
Нет, глубоко под сердцем, в твоих золотых потемках, 
Не жизнь, а лишь завязь жизни завязана узелком.

И вот ты бежишь в тревоге прямо к гомеопату. 
Он лыс, как головка сыра, и нос у него в угрях, 
Глаза у него навыкат и борода лопатой. 
Он очень ученый дядя - и все-таки он дурак!

Как он самодовольно пророчит тебе победу! 
Пятнадцать прозрачных капель он в склянку твою нальет:
- Пять капель перед обедом, пять капель после обеда - 
И все как рукой снимает! Пляшите опять фокстрот! -

Так, значит, сын не увидит, как флаг над Россией вьется? 
Как в школе ребята на елке весело пляшут гурьбой? 
Послушай, а что ты скажешь, если он будет Моцарт, 
Этот неживший мальчик, вытравленный тобой?

Послушай, а если ночью вдруг он тебе приснится, 
Приснится и так заплачет, что похолодеешь ты, 
Что жалко взмахнут в испуге подкрашенные ресницы 
И волосы разовьются, старательно завиты,

Что хлынут горькие слезы и начисто смоют краску, 
Хорошую, прочную краску с темных твоих ресниц?.. 
Помнишь, ведь мы читали, как в старой английкой сказке 
К охотнику приходили души убитых птиц.

А вдруг, несмотря на капли мудрых гомеопатов, 
Непрошенной новой жизни не оборвется нить! 
Как ты его поцелуешь? Забудешь ли, что когда-то 
Этою же рукою хотела его убить?

Кудрявых волос, как прежде, туман золотой клубится, 
Глазок исподлобья смотрит - лукавый и голубой. 
Пускай за это не судят, но тот, кто убил - убийца. 
Скажу тебе правду: ночью мне страшно вдвоем с тобой.

Дмитрий Кедрин, 1907 - 1945